Начинающаяся неделя будет главной для фестиваля Dance inversion -- завтра в Музыкальном театре появится национальный балет Чехии (с ним в одной из одноактовок на сцене появится прима Мариинки Диана Вишнева), а ближе к выходным одну из своих национальных легенд изложат в танце португальцы. И та и другая труппа -- главные театры своих стран, в текущем репертуаре числятся непременные «Лебединые озера», как же без них. Потому спектакли, привезенные из Праги и Лиссабона на фест современного танца, -- это жесты исключения, эксперименты (хотя сочинитель чешских одноактных балетов Петр Зуска ныне возглавляет театр). Начался же Dance inversion с правоверных «современщиков».

Перед праздниками спели свою «песню тела» три танцовщика из Буркина-Фасо -- основательность африканского танца была разъята, прорежена рефлексией, усвоенной актерами за годы работы во французской компании Матильд Моннье, и так странно было наблюдать уверенный в высшей своей значимости, почти шаманский танец прерывающимся совершенно европейской истерикой. За ними последовали бельгийцы -- Les ballets C. de la B., в расшифровке -- просто «Современный балет Бельгии».

«Импорт-Экспорт» поставлен Коэном Аугустийненом на музыку французских композиторов барокко и рассказывает о тяжелой жизни незаконных иммигрантов. Декорации -- загромождающие сцену контейнеры -- обозначают трюм грузового судна, в котором переправляются куда-то четверо мужчин и две женщины. На одном из контейнеров размещается струнный квартет (Kirke, то есть «Цирцея», четыре слегка надменные дамы, в финале не удерживающиеся от того, чтобы пуститься в общий пляс). На другой время от времени влезает контртенор Стив Дугарден, ангельским своим голосом пропевающий фразы Куперена, Шарпентье, Клерамбо и Ламбера -- в то время как люди у подножия этих контейнеров сражаются за жизненное пространство.

Ход очевиден: все строится на контрасте божественной музыки и земной грязи. Люди агрессивны и уродливы -- это специально придуманное им уродство Аугустийнен акцентирует, подробно прописывает в тексте. Тут ему помогают фантастические возможности артистов -- вот танцовщик, изображающий инвалида на костылях, чуть не в узел завязывается, передвигаясь полуползком, переплетая свои якобы безжизненные ноги; вот танцовщица, играющая несчастную, которую взялись травить все остальные путешественники, будучи поднятой вверх, отважно рушится назад изломанным манекеном.

Они все друг другу враги. И чернокожая девушка, полными слез глазами вглядывающаяся в зрительный зал, словно ожидая оттуда помощи, в тот момент, когда агрессор сужает вокруг нее круги, усмешливо и уверенно заставляя ее раздеваться. И смешной парень, выступающий с нервным перечнем того, что он в жизни не любит (собаку Лесси, «что воет на ТВ», Педро Альмодовара и «США, что занимают так много места»). Из-за бутылки воды разгорается настоящая драка. Никто из сильных не поможет слабому -- после того, как одного из персонажей забьют до смерти, его тело просто сгрузят в один из контейнеров.

Но все не так просто -- жестокость не единственная краска спектакля. Тот подонок, что преследовал беглянку из Танзании (название страны -- единственное, что можно разобрать в ее тягучей песне), собрав вещички девушки и отойдя в дальний угол сцены, вдруг утыкается в них лицом и начинает всем телом биться в контейнер, будто совокупляясь с железякой -- ясно, что достигнутой власти над замершим посреди сцены телом жертвы, завернутой в несчастный последний кусочек ткани, этому персонажу мало. Что ему нужно -- он сам не знает; вероятно, слова «жалость» не знает вовсе; но того, что есть, недостаточно -- до отчаяния. Режиссерский кульбит -- зал начинает жалеть отъявленного мерзавца -- это замечательно продуманный ход Аугустийнена (кстати, сам он бедного негодяя и играет).

Мир жесток, да. Но движение, начинающееся как несомненная оплеуха, продолжается тоскливой лаской. Люди не могут жить, ненавидя друг друга, и нежность прорастает в самых странных, самых безнадежных дуэтах. Нельзя сказать, чтобы Аугустийнен со сцены сообщил что-то новое, но в проповедях вообще редко возникают свежие мысли. Старые тоже иногда полезно повторить.